Грицаенко Раиса Петровна «Память о Марте светла»
Фотография этой женщины венчает стенд в Мончегорском общественном музее «Дети Великой Отечественной войны». Скорбный и суровый взгляд ясных глаз молодой солдатки с ребенком на коленях. Бережно обнимают дочку её крепкие натруженные руки, а маленькая, белокурая, босая девочка совсем не заинтересована в «птичке» фотографа. Взгляд грустный, куда-то в сторону. Снимок 1944-го года.
— А вот и дочка! — директор музея Лариса Батракова явно довольна произведенным эффектом неожиданности. — Знакомьтесь, Раиса Петровна Грицаенко.
Первая мысль: совершенно не похожи. Раиса Петровна слегка улыбается:
— 60 лет прошло, два года как нет мамы, я — на пенсии.
Дело было летом, и я решила не откладывать встречу с «ребенком с фотографии». Мы встретились в светлой уютной квартире с окнами, прикрытыми жалюзи от полуденного солнца.
— Мама моя, Марфа Федосеевна Захарова, родилась на Украине, в Херсонской губернии, в 1922 году, — начала рассказ хозяйка, открывая разложенные заранее по порядку семейные фотоальбомы. — У нее была очень интересная судьба.
И я поняла, что обо всех увлечениях (истории, филателии, Гиперборее) и жизни самой Раисы Петровны мы будем говорить в другой раз. А сегодня — о её маме. Святом человеке для дочери, сохранившей в памяти яркие воспоминания о тех испытаниях, которые выпали на долю военного поколения. Её жизнь — это судьба женщин-солдаток второй мировой, судьба страны со своей неповторимой и страшной страницей истории.
— Когда мы собирали с детьми документы и материалы для музея, — рассказывала мне позднее Лариса Батракова, — я сразу выделила эту фотографию в альбоме Раисы Петровны. Мы ее увеличили и назвали «Мадонна Великой Отечественной».
— А мне эта фотография не нравилась, — признается дочка, — такой я маму никогда не видела. Была она симпатичной певуньей, доброжелательной, заботливой, на людскую беду отзывчивой. Но — давайте по порядку. И начала неторопливый рассказ о своих «корнях».
Федосей
— Федосей Захаров, мой дедушка, умел и любил работать, имел крепкое хозяйство, на херсонщине много земли, которая передавалась по наследству из поколения в поколение. Но зажиточность Советская власть не приветствовала.
— Работников нанимаешь? Эксплуатируешь? — наступал на растерявшегося Федоса комитетчик. Разговор был короткий:
— Кулак! На высылку!
В 1928 году отправили его по этапу на север, а жена с четырьмя детьми скиталась, прячась у родственников по всей Украине.
…Пункт пересылки раскулаченных, отсюда дорога только в лагерь, но какой? Начальник пункта достает из папки бумагу, читает:
— Захаров Федосей Захарович…Направление — на Соловки.
Поднимает голову:
— Федосий, ты?
Опешили оба: узнали друг друга только по голосу. Оказалось, служили когда-то вместе в царской армии. Повспоминали, а бывший сослуживец и говорит деду:
— Тебе туда нельзя! Сгинешь!
И всё сделал, чтобы на Соловки его однополчанин не попал. А попал он на лесоповал – на участок от Кеми до Кандалакши. Спали ссыльные у костра в лесу. Примерзали, утром приходилось друг друга от земли отрывать. Выжил. Как сам потом говорил, потому, что не курил. Давали тогда работникам на день кусок хлеба и пачку махорки. Курящие меняли хлеб на махру, а дед — наоборот. А еще был у него кусок сала (из дому вёз). Отрезал он утром пластиночку в квадратный сантиметр и клал под язык — на целый день.
В 1932 году попал Федосий на поселение в г. Хибиногорск. Оттуда передал жене через людей весточку: «Забирай детей и приезжай». Она — детей в охапку и на север. Поселили их в больших палатках сразу по нескольку семей — печка посередине. Барак еще только строился. Однажды лавиной сорвало палатку. Были погибшие. Захаровы чудом остались живы. Семью тут же разместили в недостроенный барак. В шестиметровой комнатке жили вшестером. Потолки — высокие, сделали полати, там сами и спали, дети — внизу. Экономили на всем — и дрова, и спички были на пересчёт. А обстановка как в коммуналке. И решила жена печечку свою сложить. Да застудилась и скоропостижно умерла, оставив мужу трех сыновей и младшую дочку — одиннадцатилетнюю Марфу. Так её имя в паспорте записали, а звали Мартой. Старшему парубку было 17 лет. Попробуй-ка четверых мужиков накормить и обстирать? Это и сейчас-то сложно, а тогда…
Мартины «университеты»
Помыкавшись, решил Федос отдать Марту на выучку в детский дом. Попросил работниц:
— Вы её научите готовить, стирать. В доме хозяйка должна быть!
Так попала девочка в «республику ШКИД». Когда появился этот фильм, она сразу сказала:
— Это про нас!
Старшие дети отнимали еду у младших, обижали, пока не прибыл к ним ученик Макаренко. Вот тогда началась нормальная жизнь. За год Марта всему научилась и вернулась в семью настоящей хозяйкой. Старший брат женился, уехал в Мончегорск и перетянул сюда остальных. Жили в палатке в «Ситцевом городке» на Монче, напротив избушки первого жителя города саама Калины Архипова. Когда ученица Марта Захарова приходила в школу, учительница первым делом просила показать руки. А они от постоянной стирки — в цыпках, опухшие.
— Ты сегодня можешь не писать, — разрешала учительница, жалея девочку.
В Мончегорском городском краеведческом музее есть маленькая очень четкая фотография. На ней — много учеников первой в городе школы. Раиса Петровна обычно, бывая там, подолгу завороженно смотрит на нее:
— Стою и думаю, где-то здесь по времени должна быть и моя мама. Она закончила школу в 1940-м году. И устроилась работать в хлебный магазин напротив нынешнего яхт-клуба. Перед самой войной уехала на Украину к родственникам. В село Любомировка.
Дядя был председателем сельсовета. А у неё в паспорте 58-я статья: дочь кулака. (С регистрацией тогда было строго.) Побледнел, помолчал, потом сказал:
— Пиши заявление, что потеряла паспорт.
Только она успела получить новый паспорт, как началась война…Оккупация. Но, правильно говорят, война любви не помеха. А молодость берёт свое.
— Какая песня их соединила? Не знаю, — продолжает рассказ дочка Марты, у которой сегодня уже у самой шестеро внуков. — Голос и слух у мамы был исключительный. А Петр Грицаенко и на гармошке, и на гитаре играл, и тоже, мама говорила, пел хорошо. Познакомились, приглянулись друг другу. А поскольку немцы незамужних стали угонять в Германию, они быстренько в сельсовет — расписались.
И ушел молодой боец в Красную Армию. Свёкра Марты забрали в плен — в австрийский концлагерь. А она осталась. В 1943 году родилась дочь — Рая. Петр в тот момент оказался рядом и даже помогал принимать роды.
Приговорили к расстрелу
Потом он опять ушел на фронт. Был ранен. Попал в госпиталь. Марта работала в колхозе. Мужики все на фронте, а на полях — бабы да подростки.
В каждом доме тогда стояла специальная корзина, в которую складывали остатки недоеденного хлеба. Люди боялись, знали, в любой момент могут угнать в Германию. А так схватил котомку на плечо и пошел. В один прекрасный момент забрали и Марту с двухмесячным ребенком. Шли большой колонной, с заплечными мешками, с короткими передышками. Километров 100 прошли и как-то поздно вечером остановились на отдых. Она, обессилевшая, спиной к тыну прислонилась и слышит шепот сзади:
— Снимай котомку.
Сняла.
— А теперь давай ребенка…
Она тихонечко из-под локтя отдала. Калитка рядом открыта была, она и сама туда попятилась. А колонна ушла дальше: темно, кто там ночью считает? Эти люди её спрятали… Потом возвращалась домой ночами, днем спала в скирдах соломы. А дома осталась только бабушка с тремя своими детьми. Работала Марта в поле с утра и до ночи — одна на всю семью кормилица…
Фронт был недалеко, в 1944-м году наши гнали немцев на запад. В бою Петр был ранен, а поскольку был не очень далеко и ранение не тяжелое, отпросился навестить своих. Прибежал ночью, его спрятали. А кто-то в селе, видимо, донес. Пришли с обыском. Марту на улицу с ребенком вывели:
— Где муж?
— В Красной Армии, — отвечает она.
А полицай, которому она нравилась, не верит:
— Здесь его видели! Расстрелять!
Солдат, прятавшийся в потайной комнате, все это слышит. Отгремели выстрелы и — тишина.
— Представляете состояние отца? — Раиса Петровна до сих пор не может понять, как он и мама такое пережили. — Потом он маме сказал: «Я загадал, если ребенок заплачет, я выйду». А я не заплакала. Немцы отстрелялись (в воздух вокруг мамы) и ушли. А ночью она его проводила. И отец сказал:
— Не вернусь я. Примету плохую видел.
Так и вышло.
Последняя встреча
Встретиться им удалось еще раз. Ранен он был несколько раз, лечился в госпиталях. И как-то написал: «Марта, приезжай!»
— Мама была молодая и отчаянная, — вспоминает дочь. — Она рассказывала, как добиралась. Представить это невозможно! Мне было семь месяцев. Завернула в одеяльце, села в какой-то вагон с углем на товарняк и поехала в Днепродзержинск. Поезд не останавливается и она со мной и вещмешком прыгает на ходу. Всю жизнь был с ней Ангел-хранитель. Вскочила и пошла. От угля все черные. Нашла речушку, пеленки постирала, меня помыла. Себя в порядок стала приводить и отошла на минутку.
— Возвращаюсь, тебя нет, — вспоминала она потом. — А впереди женщина идет (она в этом госпитале работала, где отец лежал), уносит мою Раю.
Жара. Окна госпиталя настежь. А на окне третьего этажа Петр с гитарой. Поет — заслушаешься! Я и говорю той женщине:
— Вон мой муж!
А она:
— Давай его разыграем!
Мама спряталась, а та со мной на руках входит и говорит папе:
— Я ваша жена.
— Я вас не знаю, — ответил он. А сам смотрит — одеяльце знакомое! Схватил меня и побежал показывать раненым в палату. Мама говорит:
— Я поднимаюсь, а там бойцы радостные тебя из рук в руки передают, тютюшкают. Диво было — среди войны — ребенок!
Месяц, который мама пробыла в госпитале, был последним счастливым временем для них. Мне тогда было семь месяцев. А через полгода пришло извещение, что отец умер от ран, полученных в Ясско-Кишиневском котле, в Молдавии…
Мама очень тяжело пережила гибель мужа. И когда из концлагеря вернулся дедушка (отец Петра), она решает ехать в Мончегорск. Пишет письмо наркому цветной металлургии Ломако(!), получает от него (?!!) разрешение вернуться сюда. А я очень болела в то время: перестала ходить, перестала, есть, чахла.
Маму отговаривали:
— Куда с больным ребенком? Она на ладан дышит.
Даже бабушка сказала:
— Оставь её. Не выдержит она эту дорогу. Пусть спокойно здесь умрет…
Но мама — ни в какую! Только Бога молила, чтобы, если уж что случится, то — на большой станции, на маленькой ей не сесть в поезд будет. В дорогу всем селом провожали — принесли кто что мог, кто хлеб, кто сало, кто копеечку.
И только отъехали от Днепродзержинска, я поднялась. Пошли на рынок, я стала просить кушать. Потихоньку мама стала кормить. Когда осматривали в комнате матери и ребенка на вокзале в Москве, врач спросил:
— Куда вы ее везете?
— На север!
— Там вы её спасёте!
Возвращение
У деда Федосея и в Мончегорске — на Крайнем севере была коза и росла картошка. Когда через полгода послали мою фотографию на Украину, папин дед написал: «Что ты нам Тамарочка (там так мою маму почему-то звали) фото чужого ребенка прислала?» В это время в нашем селе и по всей Украине начался страшный голод… А север нас спас. Потом у деда Федосея появилась корова, поросенок. Жили мы на улице «Левый берег» Монче-губы, в щитовом доме. Мама работала. Меня водили в ясли, потом в садик.
В 1953 году, сразу же после смерти Сталина, мы поехали в отпуск на Украину. И заехали в село Батурино в Херсонской губернии, где деда раскулачивали 20 лет назад. Я очень хорошо помню этот момент. Все нарядные. Мама в крепдешиновом платье, в туфлях на каблуках, я — с бантами, дед — красивый, в шляпе, хорошем костюме, с тростью. А село — нищее. Дом наш растащили по кирпичику. Те, кто раскулачивал, так и остались без штанов. Сидят на земле в позе лотоса, в заплатанных брючишках. А село уже загудело:
— Федосей идет! Федосей идет!
А дед такой красивый, нарядный, купил ящик вина, собрал этих мужиков и говорит:
— Ну что? Вы богаче стали?
Это был апофеоз…
Раиса Петровна замолкает, как бы заново переживая тот момент и вспоминая добрым словом и деда, который похоронен в мончегорской земле, и маму, которой не стало всего два года назад. Её хорошо знали в городе, 30 лет проработала Марта на почте, участвовала во многих конкурсах художественной самодеятельности.
— Пела мама особенно хорошо украинские народные песни, её даже в консерваторию приглашали, да отец не отпустил. — Раиса Петровна приносит из другой комнаты тоненькую розовую тетрадочку. — И пожалел об этом лишь однажды. Работал он тогда швейцаром в ресторане «Север», а дочка в Клубе металлургов выступала. Вот женщины и решили его с пирожками отправить в клуб. Он не знал, что Марта там. Пришел, его в зал провели, сел, смотрит. Вдруг её номер объявляют. Говорят, когда слушал, плакал… Через 14 лет после смерти отца мама вышла замуж за его двоюродного брата. Тоже Петром звали. А мне отец снился все время, пока я не побывала на его могиле. И во сне я эту могилу искала. Нашли с мамой в селе Сагайдак, в Молдавии. Сначала она съездила, потом я с семьей, а теперь я там раз в 5-10 лет обязательно бываю. В прошлом году внуков свозила.
Эпилог
Раиса Петровна протягивает мне школьную тетрадь. Открываю и — глазам не верю! Письма с фронта. Бережно развернутые солдатские треугольники, плотно исписанные химическим карандашом. А в них — два года жизни на войне. Подробное описание военного быта, беспокойство за родных, забота о родителях, жене и дочке. Аккуратно с выделенными припевами — слова песен («На позиции девушка провожала бойца…», «Вьется в тесной печурке огонь….», «Темная ночь, только пули свистят по степи…»). Последнее — извещение о смерти, в котором сообщается, что «Грицаенко Петр Сергеевич в бою за Социалистическую Родину… проявив героизм и мужество, был тяжело ранен и от ранения умер 27.08.44 года»
63 года бережно хранятся письма солдата в семье. Из поколения в поколение передается история большой и трагической любви, прерванной войной. А в музее «Дети Великой Отечественной войны» теперь есть и земля с братской могилы, где похоронен красноармеец Грицаенко. Её полгода назад привезла в Мончегорск дочь.
2005 год