Не паникуй!

У Ксении Дмитриевны открытый прямой взгляд, излучающий уверенность, и дружелюбная улыбка. Ее удивительно стройный рассказ наполнен массой деталей, точных цифр, фамилий. Нам оставалось только включить диктофон.

— Моя жизнь меряется тремя периодами: до войны, война, после войны. Мне кажется, у всех моих ровесников так.

До войны.

Я родилась в 1921 году в крестьянской семье в деревне Липно под Псковом. Хорошо помню переезд на Кольский полуостров. В 31-м году моего отца Дмитрия Андреева сослали за Северный полярный круг «по доносу». Мама и папа с нами, тремя детьми (у меня было, как и у папы, два брата), приехали в Хибиногорск, сейчас это Киров. Жили сначала в палатках, первое время родители работали на обогатительной фабрике. Когда стали набирать народ в рыболовецкую артель, папа пошел туда. Наше Липно стоит на Чудском озере, и папа хорошо знал рыбалку. Старшего брата тоже взяли в артель, поэтому вместе с нашими рыболовами мы переехали на станцию Имандра. Здесь нам выделили комнатку в лопарской избе у подножия Хибин. Я снова стала ходить в школу и познакомилась с моей лучшей подругой на всю жизнь — Лидой Кузнецовой. Родители, привыкая к новому быту, всему учились у коренных жителей — саамов Архиповых и Сорвановых. Они умело — в любую волну! — управляли карбасами, это такие рыбацкие лодки, были меткими охотниками. Мы удивились, когда узнали, что в озере Имандра есть и красная рыба — кумжа, голец. Нам казалось, что выжить здесь в те страшные времена коллективизации было легче. Мысленно мы даже благодарили Сталина за то, что оказались на Севере.

Я работать начала рано, еще в школе. Мы разгружали вагоны со стройматериалами на кировской железной дороге. Стройматериалы мы же грузили на баржу, которая их везла на строительство поселка Монча и комбината «Североникель».

Я очень не любила свое имя в детстве и при первой возможности «избавилась» от него. После семилетки мы сЛидой поступили в петрозаводский сельхозтехникум, здесь я всем представлялась Асей. Учебу на агронома в 1939 году прервала война с финнами. Техникум перевели в город Сортавала в 30 километрах от финской границы, а нас отправили по домам. Но скоро война закончилась, и мы опять сели за парты.

21 июня 1941 года у нас была практика в поле. Мы пололи и окучивали, жаркое солнце нам было нипочем, ведь мы радовались, что вот-вот начнутся каникулы. Вместе с этой радостью я помню какую-то тревогу на душе. Может быть, она была от количества военных вокруг, все-таки Сортавала — город приграничный, а может, я ее себе уже потом придумала. Вот в субботу, 21 июня, глядя на наши старания на полевых работах, один военный сказал: «Зря стараетесь! Собирать урожай не придется». А в воскресенье утром нас разбудил громкий стук в дверь общежития. Парни — однокурсники с порога выпалили: «Вы что спите! Война началась! С немцами!». Мы обомлели: как война?

Уже через несколько часов Ася, то есть я, в легком платьице и белых парусиновых тапочках в составе огромной колонны шагала к границе — рыть противотанковые рвы. Пешком «отмахали» километров 25. А через неделю пришел приказ о мобилизации.

Война.

С 16 июля 1941 года Ася — боец Красной армии. В военном билете значится, что я санинструктор 216-го медико — санитарного батальона. Я прошла санитаркой по Волховскому, Карельскому, Ленинградскому и 2-му Белорусскому фронтам.Обычно госпиталь разворачивали в глухом лесу, сами рубили деревья, корчевали пни, готовили место, устанавливали большие палатки. Землю устилали еловым лапником. А потом уже размещали раненых. Мне и 20 лет не было. С Лидой на фронт нас взяли вместе, а потом судьба развела. Я попала в госпитальную роту, она — в хозяйственную часть. В начале войны раненых было очень много. Было больно терять их, и страшно. Даже тяжело раненных мы никогда не оставляли. А когда они умирали, мы переодевали их в чистое нательное белье, хоронили и над могилкой давали оружейный залп.

Но самые тяжелые воспоминания — об отступлениях. Бывало, только развернем госпиталь, приходит приказ менять дислокацию. Едва успевали от фашистов ноги унести. Долго раненые у нас не задерживались. Оказав первую помощь, мы отправляли их на больших пароходах по Ладоге в Ленинград. Однажды втроем с девчонками грузили на пароход 250 раненых. После Валаама начались бомбежки и обстрел. Слава богу, не потопили нас. Прибыли в Ленинград. По распоряжению командования я была приписана в 76-й эвакогоспиталь, который находился на большой Охте. Там и пережила первые месяцы блокады.

Помню, когда в госпиталь попадали раненые финны, мы, молодые девчонки, бегали на них смотреть. Смешно сказать, живого финна первый раз видели! Финского мы не знали, поэтому поговорить с ними не могли. А вот уже когда наши части наступали и мы попали в Германию, то немножко немецкому научились. Я папу тогда вспоминала часто, как он меня маленькую счету учил: «Айн, цвай, драй». Это он помнил по Первой мировой, когда в Германию попал в составе царской армии.

Никогда не забуду 250-граммовую пайку. И ужаса, который мы испытали во время немецких бомбежек бадаевских хлебных складов. Каждый взрыв, как нож в сердце!

На большую землю меня эвакуировали по дороге жизни в январе 1942-го, направив в 815-й хирургический полевой подвижной госпиталь. Я там всего насмотрелась, но истощенные от голода ленинградцы до сих пор стоят перед глазами.

Когда наши части пошли в наступление, появился настрой на победу, госпиталь разворачивался надолго. Так мы стояли в Нарве, под Варшавой, в немецком Штольпе. Уборщицей в госпитале работала молодая немка — фрау Нессен. Детей она привозила с собой в коляске, и мы делились с ними хлебом. По профессии немка была портнихой. Мы раздобыли белый материал, и она сшила нам платья. Это была первая гражданская женская одежда за все годы войны! Как мы радовались этим платьям! В Штольпе отпраздновали и День победы. Палили из всех орудий. Смех, пляски, песни. Накрыли столы. Мы победили!

В Германии задержалась ещё на полгода. Отправляла на родину рядовых, оказывала медпомощь немцам из числа гражданского населения.

После войны.

Я демобилизовались вместе с Лидой. В теплушке добрались до Имандры. Я с детства мечтала быть медсестрой, можно сказать, что мне война помогла прикоснуться к моей мечте. Но в Мончегорской больнице вакансий медсестер не оказалось, а комбинату рабочие руки были очень нужны.

Нас с Лидой ученицами взяли в химическую лабораторию. В Мончегорске я вышла замуж за электролизника Василия Зайчикова. Но у нас ничего не получилось, поэтому сына и дочку я вырастила одна. Как я все успевала — не знаю. Но работать было интересно. Наш дружный коллектив цеха заводских лабораторий был в те годы центром всех научных достижений комбината. Первой моей наставницей стала Мария Бажулина, один из руководителей — Борис Кошурников, начальником лаборатории — Надежда Васильевна Тужилина. Часто бывал в цехе и главный инженер комбината, ставший впоследствии лауреатом Ленинской премии Владимир Яковлевич Позняков. Химическая лаборатория «Североникеля» стала моим первым и единственным местом работы на 30 лет — до пенсии. Правда, потом я уже пенсионеркой четыре года проработала в Центральной Кольской геологической экспедиции.

Я и сейчас с коллегами стараюсь общаться. Больше, конечно, по телефону болтаем с девочками. Девочкам моим в среднем по 80 лет: Марии Петровой, Галине Федяевой, Капитолине Зайдиной. Обсуждаем новости, вспоминаем молодость. Но не войну. Войну я вспоминаю только по большим праздникам, когда надеваю парадный пиджак с наградами.

Секретов никаких не держу, почему столько прожила, не знаю. Физкультуру люблю с детства, в техникуме на лыжах каталась. И сейчас каждое утро в постели зарядку делаю. Много хожу по квартире. И никогда не паникую. Это главное. Спокойный у меня характер.